Сенека. Нравственные письма к Луцилию

Письмо IX

Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

Ты хочешь знать, спра­вед­ли­во ли Эпи­кур в одном из писем пори­цал тех, кто утвер­жда­ет, буд­то муд­ре­цу никто, кро­ме него само­го, не нужен и пото­му ничьей друж­бы не тре­бу­ет­ся. Этот упрек Эпи­кур бро­са­ет Стиль­по­ну¹ и тем, кто дума­ет, что выс­шее бла­го — когда душа ниче­го не тер­пит. Впро­чем, мы неиз­беж­но впа­да­ем в дву­смыс­лен­ность, если для крат­ко­сти пере­во­дим сло­во ἀπά­θεια², при­бе­гая к сло­ву «тер­петь». Ведь мож­но поду­мать, буд­то смысл тут про­ти­во­по­ло­жен тому, что мы име­ем в виду. Мы хоте­ли ска­зать: «душа, кото­рой без­раз­лич­на любая боль», а понять мож­но так: «душа, кото­рая не может вытер­петь ника­кой боли». Погляди же сам, не луч­ше ли будет ска­зать «неуяз­ви­мая душа» или «душа, недо­ступ­ная для любо­го стра­да­ния»? В том и раз­ни­ца меж­ду ними и нами: наш муд­рец побеж­да­ет все непри­ят­ное, но чув­ст­ву­ет его, а их муд­рец даже и не чув­ст­ву­ет. Общее же и у нас и у них вот что: муд­ро­му никто, кро­ме него само­го, не нужен. Но хоть с него и доволь­но само­го себя, ему все же хочет­ся иметь и дру­га, и соседа, и това­ри­ща. Сам посуди, до какой сте­пе­ни доволь­ст­ву­ет­ся сам собой тот, кто порой доволь­ст­ву­ет­ся и частью само­го себя. Если болезнь или враг лишат его руки, если слу­чай отни­мет у него глаз³, муд­ре­цу хва­та­ет того, что оста­лось, он и с иска­ле­чен­ным телом будет так же весел, как был до уве­чий. Но хоть он и не тос­ку­ет о поте­рян­ном, одна­ко пред­по­чел бы обой­тись без потерь. Так же точ­но никто, кро­ме него само­го, не нужен муд­ре­цу не пото­му, что он хочет жить без дру­зей, а пото­му, что может. Гово­ря «может», я имею в виду вот что: со спо­кой­ной душой пере­не­сет он поте­рю. Ведь без дру­зей он не оста­нет­ся нико­гда, и в его вла­сти решать, сколь быст­ро най­ти заме­ну. Фидий, если бы поте­рял ста­тую, сра­зу сде­лал бы дру­гую. Так же и он — мастер завя­зы­вать друж­бу — заме­стил бы утра­чен­но­го дру­га новым. Ты спро­сишь, как мож­но быст­ро при­об­ре­сти чью-нибудь друж­бу; я отве­чу, если мы дого­во­рим­ся, что я сей­час отдам тебе долг и по это­му пись­му мы будем в рас­че­те. Гека­тон гово­рит: «Я ука­жу при­во­рот­ное сред­ство без вся­ких сна­до­бий, без трав, без закли­на­ний зна­хар­ки. Если хочешь, чтоб тебя люби­ли, — люби». Не толь­ко ста­рая, испы­тан­ная друж­ба при­но­сит нам вели­кое наслаж­де­ние, но и нача­ло новой, толь­ко лишь при­об­ре­та­е­мой. Меж­ду при­об­рет­шим дру­га и при­об­ре­таю­щим его та же раз­ни­ца, что меж­ду жне­цом и сея­те­лем. Фило­соф Аттал⁴ не раз гово­рил, что при­ят­нее доби­вать­ся друж­бы, чем добить­ся ее, как худож­ни­ку при­ят­нее писать кар­ти­ну, чем ее окон­чить. Кто зани­ма­ет­ся сво­им про­из­веде­ни­ем с душев­ным бес­по­кой­ст­вом, тот в самом заня­тии нахо­дит вели­кую усла­ду. Выпус­кая из рук закон­чен­ное про­из­веде­ние, он уже не будет так наслаж­дать­ся: теперь он раду­ет­ся пло­дам сво­его искус­ства, а пока он писал, его радо­ва­ло само искус­ство. Отро­че­ство наших детей щед­рее пло­да­ми, но их мла­ден­че­ство нам милее.

Но вер­нем­ся к наше­му пред­ме­ту. Пусть муд­ро­му никто, кро­ме него само­го, не нужен, он все-таки жела­ет иметь дру­га, хотя бы ради дея­тель­ной друж­бы, чтобы не оста­ва­лась празд­ной столь вели­кая доб­ро­де­тель, и не ради того, чтобы, как гово­рит Эпи­кур в том же пись­ме, «было кому уха­жи­вать за ним в болез­ни, помо­гать в око­вах или в нуж­де», но чтобы само­му было за кем уха­жи­вать в болез­ни, кого выз­во­лять из-под вра­же­ской стра­жи. Пло­хи мыс­ли того, кто подру­жил­ся, видя лишь само­го себя; как он начал, так и кон­чит. Кто завел дру­га, чтобы тот выру­чал из цепей, тот покинет его, едва загре­мят око­вы. Тако­вы дру­же­ские сою­зы, кото­рые народ назы­ва­ет вре­мен­ны­ми. С кем мы сошлись ради поль­зы, мил нам, лишь покуда поле­зен. Вот поче­му вокруг того, чьи дела про­цве­та­ют, — тол­па дру­зей, а вокруг потер­пев­ших кру­ше­ние — пусты­ня. Дру­зья бегут оттуда, где испы­ты­ва­ет­ся друж­ба. Вот поче­му видим мы так мно­го постыд­ных при­ме­ров, когда одни из стра­ха бро­са­ют дру­зей, дру­гие из стра­ха пре­да­ют их. Како­во нача­ло, таков конец, ина­че и быть не может. Кто подру­жил­ся ради выго­ды, тому будет доро­га награ­да за изме­ну друж­бе, коль ско­ро и в ней было доро­го ему что-нибудь, кро­ме нее самой. Для чего при­об­ре­таю я дру­га? Чтобы было за кого уме­реть, за кем пой­ти в изгна­нье, за чью жизнь бороть­ся и отдать жизнь. А друж­ба, о кото­рой ты пишешь, та, что заклю­ча­ет­ся ради коры­сти и смот­рит, что мож­но выга­дать, — это не друж­ба, а сдел­ка. Нет сомне­ния, страсть влюб­лен­ных име­ет с друж­бой нечто общее, ее мож­но бы даже назвать без­рас­суд­ной друж­бой. Но раз­ве любит кто-нибудь ради при­бы­ли? Ради често­лю­бия и сла­вы? Любовь сама по себе, пре­не­бре­гая всем осталь­ным, зажи­га­ет души вожде­ле­ни­ем к кра­со­те, не чуж­дым надеж­ды на ответ­ную неж­ность. Как же так? Неуже­ли при­чи­на более чест­ная родит постыд­ную страсть? — Ты воз­ра­зишь мне: «Не о том сей­час речь, надо ли искать друж­бы ради нее самой или ради иной цели». — Наобо­рот, как раз это и надоб­но дока­зать⁵. Ведь если надо искать ее ради нее самой, зна­чит, и тот, кто ни в ком, кро­ме себя, не нуж­да­ет­ся, может искать ее. — «Как же он будет ее искать?» — Как ищут самое пре­крас­ное, не пре­льща­ясь при­бы­лью, не боясь пере­мен­чи­во­сти фор­ту­ны. Кто заво­дит дру­зей на вся­кий слу­чай, тот лиша­ет друж­бу ее вели­чия.

Муд­ро­му никто, кро­ме него само­го, не нужен. Мно­гие, Луци­лий, тол­ку­ют эту мысль пре­врат­но: изго­ня­ют муд­ре­ца ото­всюду и застав­ля­ют его замкнуть­ся в сво­ей скор­лу­пе. Меж­ду тем сле­ду­ет разо­брать­ся, мно­го ли обе­ща­ет это изре­че­ние и что обе­ща­ет. Муд­ро­му доволь­но само­го себя для того, чтобы жить бла­жен­но, а не для того, чтобы жить. Для жиз­ни ему мно­гое потреб­но, а для бла­жен­ства толь­ко высо­кий и здо­ро­вый дух, пре­зи­раю­щий фор­ту­ну. Я хочу сослать­ся на Хри­сип­па⁶, какое он при­ни­ма­ет разде­ле­ние⁷. Он гово­рит, что муд­рец ни в чем не тер­пит нуж­ды, хотя потреб­но ему мно­гое, глу­по­му же ниче­го не тре­бу­ет­ся, пото­му что он ничем не уме­ет поль­зо­вать­ся, зато нуж­ду он тер­пит во всем. Муд­ре­цу нуж­ны и руки, и гла­за, и еще мно­гое, без чего не обой­тись в повсе­днев­ной жиз­ни, а нуж­ды он не тер­пит ни в чем. Ведь нуж­да — это необ­хо­ди­мость, а для муд­ро­го необ­хо­ди­мо­сти нет. Зна­чит, хотя муд­рец и доволь­ст­ву­ет­ся самим собой, в дру­зьях он все же име­ет потреб­ность и хочет иметь их как мож­но боль­ше, но не для бла­жен­ной жиз­ни, — ведь жить бла­жен­но может он и без дру­зей. Выс­шее бла­го не ищет орудий вовне: оно созда­ет­ся дома и воз­ни­ка­ет толь­ко само из себя. Если же хоть какая-то часть его заим­ст­ву­ет­ся извне, оно уже зави­сит от фор­ту­ны. — «А как будет жить муд­рец, если он, взя­тый под стра­жу, пере­се­лен­ный на чуж­би­ну, замеш­кав­ший­ся в дол­гом пла­ва­нии, выбро­шен­ный на пустын­ный берег, оста­нет­ся без дру­зей?» — Как Юпи­тер в ту пору, когда мир рас­то­чит­ся⁸, боги сольют­ся воеди­но, при­ро­да замрет в непо­движ­но­сти, а сам он успо­ко­ит­ся, пре­дав­шись думам. Нечто подоб­ное дела­ет и муд­рый: он замы­ка­ет­ся в себе, оста­ет­ся с самим собой. Покуда, одна­ко, он может вер­шить дела по сво­е­му усмот­ре­нию, он, хоть ни в ком, кро­ме себя, не нуж­да­ет­ся, берет жену, хоть ни в ком не нуж­да­ет­ся, родит детей, хоть ни в ком не нуж­да­ет­ся, не станет жить, если при­дет­ся жить, не видя ни еди­но­го чело­ве­ка. К друж­бе вле­чет его не соб­ст­вен­ная поль­за, а есте­ствен­ная тяга. Ведь от роду зало­же­но в нас вле­че­ние ко мно­гим вещам, в их чис­ле и к друж­бе. Подоб­но тому как всем нена­вист­но оди­но­че­ство, подоб­но тому как стрем­ле­ние жить сооб­ща есте­ствен­но объ­еди­ня­ет чело­ве­ка с чело­ве­ком, так есть и здесь некое побуж­де­ние, застав­ля­ю­щее нас стре­мить­ся к друж­бе. Но, хоть муд­рец и любит как никто дру­зей, хотя он ста­вит их наравне с собой, а часто и выше себя, — все же он будет верить, что все его бла­го в нем самом, и повто­рит сло­ва Стиль­по­на, того само­го, на кото­ро­го напа­да­ет в пись­ме Эпи­кур. Когда род­ной город Стиль­по­на был захва­чен, когда он поте­рял жену, поте­рял детей, а сам вышел из охва­тив­ше­го все пожа­ра один, но по-преж­не­му бла­жен­ный, Демет­рий, про­зван­ный из-за мно­же­ства уни­что­жен­ных им горо­дов Поли­ор­ке­том⁹, спро­сил его, поте­рял ли Стиль­пон что-нибудь, и тот отве­тил: «Все мое бла­го со мною!» Вот чело­век сме­лый и реши­тель­ный! Он победил даже победив­ше­го вра­га. Он ска­зал: «Я ниче­го не поте­рял», — и заста­вил того сомне­вать­ся в соб­ст­вен­ной победе. «Все мое со мной» — со мной спра­вед­ли­вость, доб­ро­де­тель¹⁰, разум­ность, сама спо­соб­ность не счи­тать бла­гом то, что мож­но отнять. Мы дивим­ся живот­ным, кото­рые могут прой­ти сквозь огонь без вреда для тела; но насколь­ко уди­ви­тель­нее этот чело­век, кото­рый про­шел сквозь воору­жен­ный строй, огонь и раз­ва­ли­ны без ущер­ба и вреда для себя! Видишь, насколь­ко лег­че победить целый народ, чем одно­го чело­ве­ка? Его речь — это речь сто­и­ка, кото­рый тоже про­но­сит свое бла­го нетро­ну­тым через сожжен­ные горо­да. Ведь никто, кро­ме него само­го, ему не нужен, — тако­вы для него пре­де­лы сча­стья. А чтоб ты не думал, буд­то мы одни бро­са­ем­ся высо­ки­ми сло­ва­ми, — знай, что и сам упре­кав­ший Стиль­по­на Эпи­кур напи­сал сход­ное изре­че­ние, кото­рое ты и собла­го­во­ли при­нять, хотя сего­дняш­ний мой долг уже пога­шен. «Кому не кажет­ся вер­хом изоби­лия то, что есть, тот оста­нет­ся бед­ня­ком, даже сде­лав­шись хозя­и­ном все­го мира». Или же так, если, по-тво­е­му, это зву­чит луч­ше (ведь сохра­нять вер­ность надо не сло­вам, а мыс­лям): «Кто не счи­та­ет себя бла­жен­ней всех, тот несча­стен, даже если повеле­ва­ет миром». Знай, что мыс­ли эти при­над­ле­жат всем и, зна­чит, под­ска­за­ны при­ро­дой, так что их же ты най­дешь и у коми­че­ско­го поэта:

Несча­стен, кто счаст­ли­вым не сочтет себя¹¹.

Име­ет ли зна­че­ние, как тебе живет­ся, если ты пола­га­ешь, что пло­хо? — «Так что же, — спро­сишь ты, — если объ­явит себя бла­жен­ным и бес­чест­но раз­бо­га­тев­ший, и хозя­ин сотен рабов, раб­ст­ву­ю­щий у тыся­чи хозя­ев, зна­чит, он и станет бла­жен­ным по соб­ст­вен­но­му при­го­во­ру?» — Нет, важ­но не то, что он гово­рит, а что чув­ст­ву­ет, и не то, что чув­ст­ву­ет сего­дня, а то, что все­гда. Пото­му тебе нет при­чи­ны боять­ся, что столь вели­кое бла­го доста­нет­ся и на долю недо­стой­ных. Толь­ко муд­ро­му по душе то, что есть, глу­пость же посто­ян­но стра­да­ет, гну­ша­ясь тем, что име­ет. Будь здо­ров.

---

¹ Стиль­пон (IV в. до н. э.) — вид­ней­ший фило­соф мегар­ской шко­лы, раз­ра­ба­ты­вав­ший по пре­иму­ще­ству эти­че­ские вопро­сы и объ­явив­ший выс­шей целью жиз­ни «апа­тию». Один из учи­те­лей Зено­на.

² Этот тер­мин может озна­чать и отсут­ст­вие стра­да­ний, и — в язы­ке сто­и­ков — бес­стра­стие. Сене­ка при­пи­сы­ва­ет это­му сло­ву еще одно зна­че­ние — нетер­пе­ли­вость.

³ В неко­то­рых изда­ни­ях это место чита­ет­ся: «один или оба гла­за».

⁴ Аттал (I в. до н. э. — I в. н. э.) — фило­соф-сто­ик, учи­тель Сене­ки. Сене­ка Стар­ший («Сва­зо­рии», II, 12) харак­те­ри­зу­ет его: «Муж вели­чай­ше­го крас­но­ре­чия, из фило­со­фов, каких толь­ко видел наш век, самый тон­кий и речи­стый».

⁵ Пере­вод сде­лан по чте­нию одной из руко­пи­сей. Во мно­гих из них послед­няя фра­за отсут­ст­ву­ет.

⁶ Хри­сипп из Сол (ок. 280–206 гг. до н. э.) — уче­ник Кле­ан­фа, окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­вав­ший сто­и­че­ское уче­ние. Напи­сал 705 трудов, в кото­рых раз­вил тео­рию позна­ния, нари­со­вал иде­аль­ный образ муд­ре­ца и т. д. Дио­ген Лаэр­ций писал о нем (VII, 7, 183): «Не было бы Хри­сип­па, — не было бы и стои». От Хри­сип­па пошли так­же свой­ст­вен­ные сто­и­кам диа­лек­ти­че­ские и тер­ми­но­ло­ги­че­ские слож­но­сти, на кото­рые неред­ко напа­да­ет Сене­ка.

⁷ Хри­сипп раз­ли­чал поня­тия «тер­петь нуж­ду» и «иметь потреб­ность». «Потреб­ность» воз­ни­ка­ет в пред­ме­тах, поль­зу кото­рых чело­век зна­ет и без кото­рых не может обой­тись. Тер­петь нуж­ду — зна­чит испы­ты­вать душев­ное сокру­ше­ние из-за отсут­ст­вия како­го-либо пред­ме­та, неза­ви­си­мо от его поль­зы.

⁸ По уче­нию сто­и­ков, мир дол­жен погиб­нуть в огне.

⁹ Демет­рий (337–283 гг. до н. э.) — один из «эпи­го­нов» — пол­ко­вод­цев, вед­ших вой­ны за раздел и пере­дел дер­жа­вы Алек­сандра Македон­ско­го и его наслед­ни­ков. За изо­бре­те­ние осад­ных машин был про­зван Поли­ор­ке­том — раз­ру­ши­те­лем горо­дов. Эпи­зод со Стиль­по­ном пере­ска­зы­ва­ет так­же Плу­тарх («Демет­рий», IX), по вер­сии кото­ро­го, Стиль­пон отве­тил Демет­рию: «Я не видел, чтобы кто-нибудь из тво­их вои­нов унес мое зна­ние».

¹⁰ В неко­то­рых изда­ни­ях далее сле­ду­ет сло­во «воз­держ­ность», отсут­ст­ву­ю­щее в руко­пи­сях.

¹¹ Изре­че­ние Пуб­ли­лия Сира.

• <
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• >